«Мертвые дочери»: Рецензия Киноафиши
Тем, кого волнует исключительно сюжетная канва, может показаться, что «Мертвые дочери» – просто мистический триллер, не более того. Однако это не так. Новый фильм Павла Руминова – ясная и отчетливая социальная сатира, прямо продолжающая линию его, простите за каламбур, DeadLine (известного также как «Ключевое действие»), снятого в 2004 году. История того общественного среза, который дан в «Мертвых дочерях», – пародийное анатомирование интернет-зависимым режиссером интернет-зависимого поколения, к каковому поколению Руминов принадлежит осознанно и всецело.
Конечно, постороннему человеку трудно судить, насколько такое чуть ли не превалирование социального смысла фильма над мистическим входило в замыслы постановщика. Скорее всего, Руминов и вправду стремился сделать необычный для российского кино мистический триллер, обеспечив ему «сатирическую» подкладку за счет своего неистребимого и довольно специфического иронизма. Как бы там ни было, пародия на протяжении большей части фильма заглушает ужасы, уступая последним пальму первенства и похлебку первородства лишь в самом финале.
Что касается собственно мистического, тут «Мертвые дочери» глубоко вторичны. И сюжетно и визуально они представляют собой безрассудный микс звонково-темноводно-проклятийных японских хорроров («Темные воды», например, в финале наплывают открытым текстом) и американских ужастиков вроде «Страх.com» (из последнего, кстати, в фильм Руминова прямиком перекочевала девочка, играющая в мячик перед леденящими кровь сценами ультранасилия), только с зернистым и временами сверхконтрастным изображением, пропущенным через темные фильтры и зубодробительную машину агрессивного рваного монтажа. История о трех девочках-мстительницах, утопленных сумасшедшей матерью и вернувшихся терроризировать родной город в качестве призраков, в сущности, смехотворна – не столько даже в силу банальности, сколько в силу крайней примитивности интриги. Поэтому если и стоит смотреть «Мертвых дочерей», то лишь по причине неиссякаемого иронического ресурса картины.
Уже в начале фильма, когда главные герои понимают, что стали жертвами бессмысленного проклятия, комическая составляющая выходит на первый план. Решив, что призрачные отроковицы карают только согрешивших чем-либо в течение трех дней, попавшая в переплет компания решает на три дня стать обществом праведников. Персонажи пытаются понять, «что такое вести себя хорошо» («не предавать никого, не убивать, не грабить, не слушать “Русское радио”»), дают двойные чаевые, клянутся не превышать скорость, не прилеплять к сиденью жвачку и судорожно скачивают из Интернета 10 заповедей, причем листок «10 заповедей Божиих» вылезает из принтера, медленно накрывая лежащий рядом «мужской» журнал с голой бабой на обложке. Стены комнаты изукрашиваются рисованными крестами и голубями и распечатками святых ликов, причем один из героев умудряется даже смастерить центральный христианский символ из сырых макарон.
Тот социальный слой, который эксгумирует Руминов, принципиально антигламурен: молодые люди обоего пола, фигурирующие в «Мертвых дочерях», предпочитают радостям глянца, макияжа и педикюра радости пьянки в неубранной квартире. Им все равно, что носить, хоть варежки, привязанные резинками к пальто, поскольку их подлинная жизнь – в Сети. По сути, неизвестно даже, кто больший призрак: тот, кто явился из загробного мира, или тот, кто каждый день ненадолго вылезает из компьютера, чтобы заправить истончающуюся плоть малой толикой пива, попкорна и кукурузных хлопьев. Вершины сатирический взгляд режиссера на интернет-поколение достигает в сцене, где приятель одного из главных героев рассказывает про свое участие в разработке сайта Сиськи.ру. Повествование о том, как имярек «весь день сиськи Моники Беллуччи Николь Кидман перецеплял», завершается скорбным замечанием, что нигде не найти изображений звездных грудей в нормальном разрешении, и стахановским пассажем насчет ближайшего трудового будущего: «Работы непочатый край». Руминовская генерация поэтому четко ощущает, что «внутри все равно какая-то ватрушечность», и, дабы придать жизни хотя бы некое подобие витальности, развлекается «яблочным адреналином», с замиранием сердца следя, разобьется об асфальт подброшенное на балконе яблоко или будет поймано на лету и, следовательно, спасено.
Надо заметить, Руминов не слишком-то отчетливо чувствует обступающую его современников бытовую повседневность (одно из свидетельств тому – диалог в ресторане: «– Принесите два бокала вина. – Какого? – Белого», как будто в ресторане может быть только один сорт белого вина), зато с завидной точностью иллюстрирует модное ныне мироощущение: «Жизнь – это временно. Но скоро все будет в порядке»; «Планировка, конечно, многим нравится, но то, что здесь детские мозги не везде отмыли, – отпугивает. Не понимаю!» И столь же точно выносится приговор: смерть. Натуралистично-кровавая. Неотменимая. Не зависящая ни от количества грехов, ни от качества правил, по которым играешь ты и, главное, играют с тобой. В любом случае, когда-нибудь ты сфальшивишь. И тогда случится то, что случилось в рассказе капельдинерши из театра, опекаемого мертвыми дочерьми: «Один вот сыграл несколько спектаклей плохо, так потом его голову даже найти не смогли». Самодеятельную затею театра «Практика», актеры которого приняли участие в фильме, постигла такая же судьба: юным призракам, видно, не слишком понравилась игра (кроме Елены Морозовой, талантливо выступившей в роли сестры макабрических затейниц, смотреть, в общем-то, не на кого), поэтому большинству пришлось умереть. Пока – в кадре. Но творческий ход Павла Руминова, перекинувшего неожиданный мостик из мира, снятого на пленку, в мир по сю сторону кадра (вполне в духе постструктуралистских идей о стирании граней между жизнью и литературой), может многое обещать и в этой, пока еще как будто бы живой реальности.
Vlad Dracula
