«Фонтан»: Рецензия Киноафиши

Даррен Аронофски не зря столько лет готовился к новому проекту: по значимости эстетических находок «Фонтан» вполне может сравниться с «Космической одиссеей» Стэнли Кубрика, даже несмотря на то, что драматургический дар Аронофски значительно уступает (по крайней мере, в данном случае) аналогичному дару Артура Кларка.

Гениальность Аронофски-режиссера заключается в том, что в «Фонтане» ему удалось создать целостную, хотя и разъятую монтажом на череду эпизодов, экранную версию космогонии, языческого творения мира. Собственно, сам фильм – это экспозиция глубинной, сущностной связи человека с Древом жизни, так или иначе фиксируемой не только в библейском богословии, но и во всех языческих мифологиях. Сюжет разбит на три временных пласта: история любви конкистадора и королевы Изабеллы Кастильской, ароматизированная нотками инквизиции; современная история любви ученого и его дамы сердца, наслаивающаяся на историю смертельной болезни и поисков лекарства от рака, которые перерастают в поиски источника бессмертия; история тантрической медитации главного героя в некоем условном будущем, очищенном от всяких социальных и технических характеристик, где единственным местом действия выступает живой, ритмически пульсирующий догалилеевский космос. Здесь следует заметить, что фильм построен как бы по образцу иконографического триптиха: конкистадорское прошлое и медитативное будущее служат своего рода боковыми створками для центрирующего картину настоящего, но при этом именно они экспонируют главный миф – миф о принесении себя в жертву первочеловеком ради умножения и прирастания мировой, космической жизни (отсюда два основных вербальных концепта «Фонтана»: «Смерть как акт творения» и «Смерть – это путь к благоговению»).

Всему вышеназванному Даррен Аронофски, оператор Мэтью Либатик и композитор Клинт Мэнселл, а также исполнители главных ролей Хью Джекман и Рэйчел Вайс сумели найти в высшей степени адекватное визуальное, музыкальное и психологическое выражение. Божественная красота мироздания, явленная в сценах космической медитации и предстояния перед Древом, захватывает созерцающего ее – целиком, без остатка, как и этическая безупречность безупречно в художественном плане смонтированных человеческих отношений в зеркале первой и второй «новелл», и только излишне простодушный сценарий, базирующийся в основном на словосочетании «Все будет хорошо», не дает «Фонтану» состояться как совершенному творению. Претендуя на полномасштабную и полнокровную реконструкцию жизни как таковой, Аронофски в диалогах дает ее куцую и усеченную схему, не соответствующую объемности и прочувствованности мизансцен. Исторический же план, несмотря на визуальную красоту (чего стоит один только эпизод с фонариками в королевской зале!), на деле глубоко антиисторичен: вкладывая в уста великого инквизитора и его главного оппонента, миссионера-францисканца, равно еретические пассажи, – первый проповедует гностическое учение о греховности тела (христианство, как известно, полагает, что грех заключен не в телесности, но в ошибке воли), второй же проникается языческими верованиями и начинает учить о земном бессмертии, – Аронофски явно сбивается с тропы идейной достоверности, усугубляя ситуацию откровенно фантастическим изображением ужасов инквизиции, чем-то напоминающим адскую демонизацию викингов в «Следопыте». Отдав все силы красоте образа, авторы «Фонтана» не придали значения красоте слова, которая между тем предусматривается сюжетом: в небрежении словами, кои должны были стать менее банальными, увы, и заключается роковая ошибка режиссера.

Vlad Dracula