«Пророк»: Рецензия Киноафиши
Несмотря на то что состав каннского жюри каждый раз обновляется, начиная с 90-х годов едва ли не большинство его решений представляются довольно сомнительными, хотя и вполне объяснимыми. «Пророк», получивший Гран-при последнего фестиваля, – далеко не самый радикальный случай в этом ряду, однако весьма показательный.
Трудно определить наверняка, что больше повлияло на решение выдать приз – чумовой арабско-корсиканско-французский этнокриминальный коктейль (социально-этнические проблемы – почти сексуальный фетиш для европейской фестивальной публики) или попытка создать монументальную драму о взрослении безграмотного 19-летнего арабского паренька по имени Малик, отбывшего шесть лет от звонка до звонка. Как бы там ни было, коктейль у режиссера Жака Одиара получился более чем колоритный, а вот монументальная драма не очень-то заладилась. Стремясь добиться максимальной «жизненности», Одиар пускается во все тяжкие самого что ни на есть сермяжного натурализма, и в результате тюремная правда зарезает бритвой и закалывает заточкой художественную достоверность.
Конечно, создатели «Пророка» не просто рисуют яркими красками прелести тюремного быта и даже не просто расписывают путь будущего парижского Карлито, в 10 лет бросившего школу, в 19 загремевшего по серьезной статье, однако на зоне изучившего не только азы чтения и правописания, но также и науку экономику – царицу всех наук. Нет, еще с Маликом регулярно беседует призрак первого убитого им человека, изредка навевая предчувствие тех или иных будущих событий (отсюда, собственно, название – «Пророк»), и эти сцены, безусловно, самые сильные в картине. Одиар явно не чужд определенного символизма, причем не только в сценах полумистических: так, например, эпизод, где никак не может отстираться кровь с рубашки главного героя, говорит сам за себя без всяких дополнительных комментариев. Тем не менее два с половиной часа недоваренной тюремной каши из нарочитого и малосъедобного топора кого угодно заставят, говоря словами персонажей, наморщить жало.
И вот тут-то весьма кстати будет упомянуть о российских переводчиках картины, отгрохавших такой текст, по сравнению с которым все опыты Дмитрия Пучкова (в миру – оперуполномоченного Гоблина) кажутся прозой Астрид Линдгрен или Ханса Кристиана Андерсена. Сложно сказать, до какой степени эквивалентен русский мат схожим выражениям в арабском, французском и корсиканском языках (а герои «Пророка» шпарят на всех трех), но подобного сгущения родной обсценной лексики на отечественном экране еще не наблюдалось. Это не пресный сиротливый fuck, время от времени как бы освежающий столь же приевшиеся лексические конструкции, – это целый фейерверк, а почти каждая фраза – зубодробительная и могучая песнь о буревестнике. «Авторы перевода Дарья Мозель и Сергей Козин» и «автор литературной адаптации перевода Владимир Адольфович Нестеренко» (так объявляет закадровый голос на финальных титрах) создали целую оду на матерно-блатном жаргоне, как если бы полжизни эта, судя по всему, не самая святая троица провела на Владимирском централе. Впрочем, в отношении Владимира Адольфовича Нестеренко, ветерана бандитского движения 90-х и специалиста по отбыванию уголовных наказаний, сказанное – чистая правда.
Vlad Dracula
